Утро выдалось прохладным, и тебе едва удавалось согреться в такой короткой шёлковой шубке. Ругательства вертелись на языке, словно проглоченные недавно осы. Чёрт бы их всех побрал. Пожухлая трава предательски шуршала под окоченевшими от холода лапами, ты уже не ощущала подушечки лап. Уткнувшись в мех на груди, ты смотрела себе под ноги. А между тем повеял холодный ветерок. Он заскользил по твоей шелковистой шерсти и достиг молодой кожи, тут же содрогнувшейся от его впивающейся иглы. Что тебя сюда занесло? Мать, бабка, мысли об отце. Чёрт бы их всех побрал! Бабка много рассказывала о них перед смерть.  Ну, перед тем, как пойти к Чёрной Скале, так что не удивительно, что у тебя такое впечатление сложилось о твоих родственничках. Вспоминать сейчас о них не хотелось, но мысли сами лезли в голову. Мать сдохла, бабка сдохла, жаль, конечно, последнюю, а мать не жаль, она была ещё той потаскухой, хотя Энеми всегда успокаивала тебя своим «проклятием рода». А и чёрт с ней. Вовсе ты на неё не похожа. По крайней мере, ты так думаешь и это главное.  С бабулей ты прожила не долго, год-два, считать уже не станешь. Мать не видела никогда, та вечно где-то моталась, лишь раз она пришла полудохлая и рухнула на пол. Тогда ты была ещё мелкой, подползла к ней, лизнула в нос. А взамен, взамен получила лужу блевотины. Конечно же, ты заплакала. Маленького, ничего не понимающего котёнка Энеми отволокла в сторону. Что было дальше ты не помнишь. Вроде бы, они сильно поругались. Очень сильно, и Ас Сакура исчезла навсегда. Что касается отца, Лени, он пытался тебя забрать, гораздо, гораздо позже этот массивный лев приходил к Энеми. Разговор был коротким, видимо, потому что ты и не нужна была своему отцу. А чёрт его знает. Родителей и след простыл. Бабка подохла полгода тому назад. Она хотела ещё, чтобы ты шла к приёмному деду. Он, вроде бы, на других территориях, глава то ли банды, то ли альянса. Но ты не пошла.
Вдох-выдох. Ты остановилась у белоснежного черепа. В артерии нервно билась насыщенная кислородом кровь, в горле трепыхалась забитая птица. В последнее время, дорогуша ты стала очень нервной, очень… ты положила морду на прохладные кости и посмотрела в землю… м. покрытая умершей травой…  расслабленный вздох вышел через ноздри, отчего они нервно раздулись. Постояв так с минуту, ты размышляла о дальнейших своих действиях, и всё бессмысленно. На этот раз голова была прозрачной и пустой. Ты вскарабкалась на громадный череп, жаль, что удобно устроиться тебе так и не удалось. В свои четыре года ты всё-таки умудрилась пойти в бабку и отхватить её мощное тело, так что конечности свисали с кости и болтались у земли. Ветер завывал в уши… конечно. Валяться на холодном было глупо, ведь твоя шерсть легко пропускает прохладу, а минуты назад ты пыталась согреться. Опять я навязываюсь, да? Слышишь этот гортанный звук, а затем чей-то голос? Да, его не возможно не услышать. Твоё чуткое ухо инстинктивно перехватило звук, едва различимый сквозь говор ветра и шороха листьев. Существ было двое. Да тебе-то что? Ты уткнулась мордой в холодные лапы, пытаясь сосредоточиться на себе, в своём мире, но слух предательски ловил каждый шорох. «Что ты за убийца, если не можешь даже сосредоточиться?» - бабка часто говорила так и нещадно лупила по бокам, а ты, как ужаленная, скакала от неё из стороны в сторону с издевательской улыбкой, явно не жалея её старческих костей и ревматизма. «Попрыгай, побегай, бабуля!» - весело орала ты тогда, подскакивая к уху прирожденного убийцы, хоть и старого. Для тебя такие сцены были обычным делом, и твой звонкий едкий голос впился с этими воспоминаниями в твою голову. При воспоминаниях улыбка не скользила по твоей морде, как у твоей матери, глаза не убегали далеко, становясь прозрачными и стеклянными, они были обыкновенными, словно ты никогда и не думала, не мечтала, они не убегали ни от кого, и сами не искали встречи взглядов, а когда же они всё-таки встречались… ты тоже ничего не чувствовала. Бабка предрекала тебе бесчувственного и сентиментального убийцу, с дольками сладостного восторга в движениях и искрами радости в таких же, как и у Энеми, фиалковых глазах. Жаль, что к смерти они покрылись алой пеленой. Чёрт бы побрал все эти воспоминания…

Энаси. Энаси. Энаси. Голос пульсировал в такт стуку сердца. Чёрт, только не это! Ты мысленно взмолилась моему приходу. А ты всегда не любила меня – свою создательницу, а я обожала не тебя. увы. Я пришла потому, что мне больше некуда идти, Энеми умерла, а ты живая. Единственная из Главной Королевской Крови. Как я могла тебя оставить? Вот то-то. никак. А ты, кажется, задремала на добрых 15 минут. Вообще, ты очень мало спала, точнее, старалась не спать, вечно ходила тёмной тенью в тени предметов, чаще была одна, нет, ты всегда была одна. А знаешь, мне это в тебе даже нравится. Очень. И сейчас ты постаралась скрыться от меня в глубине своего сознания, оставив меня в своём подсознании в одиночестве. Признаться, твоя бабушка была более вежлива и приятно в этом отношении. А мне по**й. ладно-ладно. Ты снова убегаешь куда-то, скорее всего, опять ковыряться в чувствах и душе, разбираться, что тебя так изменило, почему ты другая. Знаешь, то же самое делала когда-то и Энеми, только, так ничего и не поняла, разве что, перед  смертью, так что советую отложить это в долгий ящик. Пожалуйста, хватит об Энеми. Я – не она. Да-да, конечно. Конечно…
Ты ткнулась носом в пушистый шёлковый хвост и резкими порциями вдохнула душный и резкий запах природы. Запах резанул по гортани и устремился в лёгкие, заполнив собою их. Было больно, но ты не обратила на это внимание сквозь даже чуткий сон. Опять гуляла где-то в прострации. Минуты спокойствия, вы так прекрасны. Но всё теряет прелесть, когда его так много, а ты упорно искала устаревшие приятный чувства одиночества, и всё бессмысленно.Всё. Пугает, не правда ли? Слабый ветерок взъерошил шёлковый шерсть и защекотал кожу, вызвав мурашки и нервную дрожь. Ты неврастенически дёрнула задней лапой, которая, слетев с кости, потянула за собой тело. Белёсые когти инстинктивно вцепились в твердыню, а развитые мышцы подтянули  сползающее тело. Ты лежала, распластавшись на прохладном черепе, ощущая его нежным брюхом. Ты теперь едва ли спала, уши начали привычно «ощупывать» окружающее пространство, а нос старательно искать новые запахи, веки были закрыты, но яблоки глаз беспокойно гуляли под ними. Ты умоляла себя не открывать глаза, снова не искать зорким зрением неизвестно что. Умоляла долго, жалобно пища в душе, споря с собой. Слабохарактерное ничтожество. Ты сжалась в комок, едва держась посреди ложа, так мучавшего тебя. снова не могла уснуть и заставить себя успокоится. Неврастенична. Нет. я что-то чувствую. Ты втянула воздух яростнее и резко ударилась о стену гиеньего запаха. Падаль. Ты ощутила потоки воздуха, исходящие от передвижений существа, потому как хищником ты бы никогда его не назвала. Подушечки лап предвкушено задрожали. Когда терпение уже подходило к концу, да и тварь уже была прямо перед тобой, а ты это прекрасно ощущала внутренним чутьём. Всё естество внутри задрожало мелкой, истерической дрожью. Веки распахнулись и моментально уткнулись в расширенные зрачки гиены.
- Куда бежим? – голос был хриплым, с нотками такой милой и знакомой стали, но едче и слаще, неуравновешанне и беспокойнее, не потому, что ты чего боялось, а потому, что перед тобой стояла живая плоть, кровь, хоть и падальщика, но живого существа, по которому бежит кровь, в котором так яростно бьётся сердце. Улыбка не скользнула по морде, не проскакали озорные огни игры, фиалковый взгляд оставался непривычно тяжёлым, холодным,  мраморным , готовым на всё. Они смотрели исподлобья, даже не делая попыток пробежаться по телу зверя и оценить ситуацию, как обыкновенно делали глаза старухи. Нет, ты была более безумна, более решительна, более… готовой на всё, несмотря ни на что. Как отец. Позвонки хрустнули, говоря о том, что ты подтянула задние лапы и уже сидела на пятой точке, вытянувшись на брюхе и свесившись с черепа. Передние лапы слегка беспечно болтались и сухой земли, ощущая едва влажный пар пустыни. Вслед за этим хрустнули суставы передних лап, которые ты подмяла под себя и положила на них слегка острую мордочка. Уши чутко следили за посторонними шорохами, а фиалковый взгляд жадно впился в зрачки гиены. Близился полдень. Дождя не было. Лишь солнце смотрело вниз на своё дитя…